Устная история. «Записки мертвого человека» и казанский рок, зародившийся из духа карате

Если Виктор Цой вдохновлялся фильмами с Брюсом Ли уже будучи известным музыкантом, то родившийся в Казани Виталий Карцев профессионально занимался боевыми искусствами до того, как открыть в себе тягу к рок-музыке и основать группу «Записки мертвого человека». В рамках экскурсов в недавнюю историю Татарстана «Инде» поговорил с Карцевым о том, как от занятий восточными единоборствами в середине 1970-х он пришел к альбому на «Мелодии» и снова вернулся к боевым искусствам.

Рюкзак с камнями

На утренних пробежках я познакомился с дедом, бегавшим с полным рюкзаком камней. Я поинтересовался у него, не знает ли он, что такое йога. А он: «знаю, мол, у меня даже книга есть». От этой книги я просто улетел: прана, энергетика, все это отлично легло мне на душу. И я стал самостоятельно заниматься йогой по книжке — параллельно с борьбой. Конечно, советский школьник начала 1970-х годов, занимающийся по книжке, не может проникнуть в глубинный смысл древнего учения, но гибкость я себе развил приличную.

Я жил тогда в Советском районе, возле кинотеатра «Дружба», который потом снесли. Схватки на улице были постоянно — то двор на двор, то улица на улицу. Иногда мы объединялись и шли драться со студентами из ветеринарного института, которые жили рядом — через лесополосу. Причины всегда были пустяковые, но схватки — жесткие. Ребята они были здоровые, деревенские, так что, если бы меня в 1974-м не призвали в армию, думаю, мог бы и в другое место загреметь.

В карате через МВД

Отслужил в ПВО, возвращаюсь, а товарищи мои мне говорят: пока тебя не было, карате появилось, теперь мы его изучаем. Как выяснилось, появился в Советском районе один, мягко говоря, пассионарный человек по фамилии Шашурин — демобилизованный десантник, который стал объединять народ против группировки «Тяп-ляп». И якобы с этой целью обучал карате. Говоря откровенно, от карате там было только маваши гери (круговой удар ногой. — Прим. «Инде») и мае гери (прямой удар ногой. — Прим. «Инде»). После армии я от уличных дел уже отошел, собирался жениться, но новое слово опять засело в голове — «карате».

Спустя какое-то время я услышал, что есть в Казани группа, где занимаются настоящим карате. Занятия вел Фарид Шаймарданов, он один из первых привез это боевое искусство в Казань. Занимался с ним очень узкий круг его знакомых, и просто так, с улицы, попасть в него было нереально. Я проник на тренировки следующим образом: группа Фарида, чтобы как-то легализоваться, обратилась к МВД с предложением, чтобы сотрудники тоже ходили на тренировки. Мне пришлось пойти на жертву и ради карате устроиться работать во вневедомственную охрану.

Невидимый шар, 500 отжиманий и тренировки в ледяной воде

Многолетняя практика йоги пригодилась: растяжка хорошая, нога «летает». Но Шаймарданов был очень суровым преподавателем. Базу тогда особо не давали — покажут тебе цуки (прямой удар рукой. — Прим. «Инде»), мае гери — и все. Считай, большой секрет раскрыли, а остальное познается в спаррингах. В группе было человек 45. Начинали с физухи: пробежали, отжались. Потом спарринги. Никаких весовых категорий: вставали даже с теми, кто на две головы выше и на 20 кило здоровее. Конечно, многие травмировались, но это был ценный опыт.

Одно время мы тренировались в 73-й школе в Кировском районе, у черта на куличках. А я жил в Советском — чтобы доехать туда, мне нужно было почти полтора часа. Ни метро, ни Миллениума — только Кировская и Ленинская дамбы, но я после рабочего дня ехал на тренировку. Туда-обратно три часа, плюс еще два — тренировка. Такая была мотивация.

Фарид мое увлечение йогой сначала не одобрял: «Опять йогу свою применяешь? А ну-ка, 50 отжиманий!». А бывало, и на 100 ставил — обычное дело. Но я по натуре был экспериментатором, всегда внимательно наблюдал за другими и старался брать на вооружение полезные вещи. Когда мы участвовали в соревнованиях, где были ребята из других городов, я отмечал, что многие из них были раскованнее нас. Например каратисты из Перми (там была очень сильная школа) и с Дальнего Востока. Нам тогда раскованности явно недоставало, но я считаю, что мне удавалось компенсировать это йогой.

В 1980 году Фарид сделал меня инструктором, и я тоже начал тренировать людей. Однажды он мне говорит: «Скоро Олимпийские Игры, и ты поедешь как представитель нашей школы в Елабужскую школу милиции — тренером». Я приезжаю, а там серьезные дядьки-офицеры, которым я должен продемонстрировать практическую сторону карате и вообще разъяснить, что это такое. Но заинтересовать их я вроде смог. Во время Олимпиады-80 они несли службу в Москве.

На тренировках со своей группой я всегда пытался дойти до сути, показать, где зарыты корни. Давал некоторые дополнительные упражнения, которые у Фарида люди не делали, и те, кто приходил ко мне с инспекцией, потом ему жаловались: Виталий, мол, по-другому дает. Однажды прихожу на общую тренировку, и Фарид меня по старой привычке ставит на 500 отжиманий. Может быть, мне это было нужно: инструкторов тогда было мало, и у меня, наверное, порой раздувалось эго. В любом случае, Фариду я за все очень благодарен.

По большому счету, у нас не было возможности разобраться в сути карате. Чувствовалось: что-то не то, что-то от нас ускользает, и это «что-то» — главное! Да и в драке все равно по-другому все происходило, заученные движения становились бесполезными. В 1984 году случилось так, что я с небольшой группой учеников залез в апрельскую воду — ну, для тренировки духа. Стояли по пояс в воде, отрабатывали технику. В результате никто из группы даже не простудился, а я после этого серьезно заболел, вплоть до того, что пережил не одну клиническую смерть. Какая-то сила меня тормознула через эту болезнь, заставила задуматься. Излечился я только после поездки на Алтай — многое там переосмыслил, вернулся другим человеком. С карате постепенно завязал, начал искать более тонкие практики. В первую очередь стал уделять внимание музыке.

В конце 1980-х — начале 1990-х группа постепенно стала распадаться: кто-то перестал тренироваться, кто-то ушел в другие боевые стили — айкидо, ушу и так далее. Но могу сказать одно: многие из тех, кто сейчас считается в Казани мастером и возглавляет федерации разных боевых искусств, когда-то стояли в одном ряду на тренировках по карате в группе Фарида Шаймарданова.

В 1988 году я, уже в качестве зрителя, поехал с товарищем на соревнования в Хабаровск. Дальневосточная школа карате была очень сильная — я молчу про то, что физически они все как на подбор были крупными, крепкими ребятами (попробуй сруби такого на одной физухе!). И вот после показательных выступлений каратистов выходит человек, что называется, в возрасте и начинает делать какие-то плавные движения. А потом показывает работу в паре и тех же здоровых сибиряков-каратистов, которые ему ассистировали, отбрасывает от себя на несколько метров. Я не поверил, решил сам попробовать встать с ним в спарринг и в итоге тоже отлетел от него на три метра. Так состоялось мое первое знакомство с тайцзи. Я обратился к организаторам соревнований и спросил, можно ли как-то познакомиться с мастером, берет ли он учеников. Они сказали, что берет, но неохотно, и у него уже есть несколько подопечных. Имя мастера я уже не помню — знаю только точно, что по национальности он был уйгур и что он бежал из Китая во время культурной революции. Тогда нам удалось договориться, что он с нами позанимается.

В условленное время мы поехали в село Красный Чикой Читинской области — мастер жил недалеко от этого населенного пункта. Приехали, а он нас первым делом поставил в «столб»: заставил часами стоять в одной позе, с поднятыми перед собой руками, как будто шар держишь. После карате это был шок. Я у него спрашиваю: «Мастер, что это и зачем?». А он говорит: «Связь с землей». Немного поправит, выстроит, и все! Ничего больше не объясняет. Только говорил постоянно: «Расслабься!». С нас пот лился градом. Как выяснилось, он был мастером тайцзицюань стиля У и хорошо знал китайского мастера Цай Ю Цая (с которым я в будущем имел честь познакомиться и даже побывать на его лекциях и занятиях). Форму он делал очень долго и медленно, одно движение — по 10 минут. Естественно, я тогда ничего не понял, не проникся и больше к нему не приезжал.

Водка в обмен на музыку

В середине 1980-х, после того, как я вылечился от смертельной болезни, я организовал группу «Гуинплен». Потом она распалась, зато появились «Записки мертвого человека». Название навеяно стихотворением японского мастера дзен Сидо Бунана:

Не могу сказать, что я был сильным музыкантом, но музыка была новой формой движения к самореализации. Каратисты удивлялись: как это ты в музыку ушел? Все меня знали по единоборствам, а когда увидели с группой по телевизору, были шокированы. Одно время я даже президентом местного рок-клуба был. Помимо музыки я писал тексты практически ко всем песням и был основным вокалистом. Но моя главная функция в группе была в том, что мне удалось собрать и объединить в один коллектив настоящих музыкантов. Вот это были слухачи: Саша Гасилов, Женя Гасилов — два брата из Дербышек, Володя Гуськов, физик с красным дипломом Казанского университета, — его звали в контору работать, но он не пошел. На ударных — Бурмистров Володя, Динавецкий Игорь — тоже ребята не из последних. Был еще администратор Андрей Аникин, который многое сделал для продвижения команды.

Сложно объяснить, в каких условиях мы работали. Поначалу у группы не было ни инструментов, ни места для репетиции. Это сейчас магазины на каждом углу: надо «Стратокастер» — да пожалуйста! А тогда — ни гитар, ни микрофонов. В этих условиях мы постепенно нашли место для репетиций, купили какую-никакую аппаратуру. Первый альбом «Записок мертвого человека» был записан за один день на катушечный магнитофон в подсобке ЖКХ.

В декабре 1986 года мы выступили в Доме пионеров Советского района. Играли смесь панка и психоделики. К нам подошли люди с телевидения, ведущий Шамиль Фаттахов с риском для себя пригласил нас на передачу «Дуэль». Первой вещью, которую мы сыграли на этой программе, была «ХамМиллиония» — с намеком на наше общество. А вторая — «Бессильный созерцатель» — была о том, что один человек бессилен изменить что-то в этом погрязшем в грязных политических играх мире. Выступление заметили, и Шамилю пришло указание сверху: сделать еще одну передачу, чтобы нас задавить. На второй передаче в эфире стали зачитывать письма: якобы люди из районов писали, что это недопустимо и им такая музыка не нравится. А еще были такие же засланные эксперты.

В 1988 году вышел альбом «Дети коммунизма», записанный, откровенно говоря, в дерьмовых условиях. Но мы старались! В том же году за две ночи записали еще один альбом — в Москве, на Останкинской телестудии. Поставили оператору определенное количество спиртного, и он сказал: «Ребята, ночь ваша». За одну ночь записали музыку, за вторую — наложили голос и сделали мастеринг. На Западе группы годами сидят, тот же Pink Floyd писал свою «Стену» два года в огромной студии, а мы — за две ночи, потому что других возможностей не было. Следующий альбом записали в Питере, в строящейся студии «ДДТ». Мы приехали в город на рок-фестиваль, у нас был материал, договорились с местными ребятами и снова за одну ночь записали. Все удивлялись: как? А так, что музыканты у нас были первоклассные — с лету все брали. Сейчас группы пишутся за большие деньги в хороших студиях, сидят месяцами, а на выходе зачастую все равно говно. У нас, конечно, может, тоже говно, но мы его хотя бы сделали быстро.

Всего у группы вышло 10 магнитоальбомов. Помню, как в петербургской студии у Андрея Тропилло за три-четыре дня записали «Науку праздновать смерть». У Тропилло на «Мелодии» был свой отдел, который выпускал советские группы, — сначала из «Науки» хотели сделать пластинку, но произошла печальная история: случился весенний потоп, и студию затопило. Все, что у Тропилло было на нижней полке, погибло, и наша матрица тоже. Слава богу, мы до отъезда из Питера сделали копию. Мы первыми в Казани выпустили пластинку на фирме «Мелодия». Также на виниле вышел альбом «Мольба (Пустого сердца)», который мы записывали в Москве через те же связи в Останкино.

В 1993 году на рок-фестивале «Автоград» в Тольятти мы заняли первое место среди 60 участников из разных городов Поволжья. Наверное, это был наш пик.

Хороший путь

Все это шло параллельно — музыка, ушу и духовный поиск. Еще в 1970-х я познакомился с эзотерическими работами Гурджиева (Георгий Гурджиев — философ, мистик, духовный учитель, создатель учения о «Четвертом пути». — Прим. «Инде») и его ученика Петра Успенского — все это в самиздате, конечно. Потом еще Ошо, Кастанеда, суфизм, буддизм и прочие религии, древняя история. До сих пор к суфиям, особенно к их музыке и пению, я неравнодушен. Дальше — дзен. В 1986 году я окончил юридический факультет Казанского университета — возможность поступить туда мне дала недолгая работа во вневедомственной охране — и писал диплом по дзен-буддизму. Просто связал его с политической историей и сдал на «отлично».

Так же досконально я изучил христианство, апокрифы — особенно мне понравилось евангелие от Фомы — и гностиков. Киники — это тот же дзен, я считаю. Даосизм и конфуцианство, конечно, тоже проштудировал. Изучал также ведическую литературу и древнеславянскую историю и культуру. Китайской медициной также увлекался. Еще со времен карате в этом мне помогал казанский невролог доктор Иванов — он занимался иглорефлексотерапией на практике.

С 1991 года я начал заниматься стилем багуачжан (китайское боевое искусство. — Прим. «Инде»). Николай Балашов тогда создал центр «Саньхэ» и организовывал семинары в Алуште и Звенигороде, на которые приглашал в Россию китайских мастеров. В Алуште я впервые познакомился с Суй Юн Цзяном, мастером багуачжан стиля Лян. Он жил в России три года, и где бы ни проводил семинар, я был там. Так продолжалось до 1994 года: гастролируем с группой по России, потом перерыв, я еду в Европу (в Германию в основном), преподаю там цигун, багуа, потом опять сюда — и снова на гастроли. Я как-то спросил Суй Юн Цзяна, как он смотрит на то, что я еще и музыкой занимаюсь, и он сказал: это хороший путь, мастера древности тоже владели несколькими искусствами — поэзия, каллиграфия, музыка. Не было такого, чтобы кто-то рогом уперся в единоборства.

Что до «Записок мертвого человека», в 1996 году группа распалась. На то были свои серьезные причины, про которые мне не хотелось бы говорить.

Сейчас, преподавая ушу, я замечаю, что у нынешнего поколения молодых людей почти нет той самоотдачи, которая была у нас. Изучение традиционных единоборств требует осознанности, внимания, развития чувствительности и баланса в теле, большой физической и, самое главное, духовной работы. Сейчас люди к этому не готовы: все хотят полегче да попроще.

Фотографии предоставлены героем